Главный полдень - Страница 35

Нет! Я твердо знал: лучше разобью себе голову об их проклятый корабль, но ничего не дам с собой сделать! Я, как собака, чуял, что делать хотят нехорошее. И чутьем понимал, что единственное спасение — держаться как можно дальше от «посредников». Насмотрелись мы со Степкой, как действуют эти «посредники», так что я твердо знал одно: они действуют не дальше, чем в нескольких шагах.

«От корабельного бластера не убежишь», — подумал я и ответил себе вслух:

— А плевать, пусть жжет…

— Ты о чем? — мирным голосом спросил Квадрат сто три.

Он выглядел как Сурен Давидович и говорил как Сурен Давидович, но я отскочил, когда он шагнул ко мне. У меня только вырвалось:

— Что вы хотите со мной сделать?

Он все понимал. Он всегда и везде понимал все насквозь и сейчас, конечно, раскусил мой план — держаться от него подальше. Поэтому он уселся на корабельную опору и не стал меня догонять. Я заметил, что Десантники при каждом удобном случае старались прикоснуться к «посреднику» либо к кораблю.

Он сказал:

— С тобою надо начистоту, Алеша. Я понимаю. Ну, слушай…

И стал меня уговаривать.

Я старался не слушать, чтобы не дать себя заговорить, утишить, чтобы не потерять ненависти и не прозевать ту секунду, когда он подберется ко мне с «посредником». Кое-что я запомнил из его речей. Через небольшое время их основные силы захватят столицы великих держав, и вся Земля им покорится. Но тогда получится «трагическое положение», как он выразился, потому что дети, лет до пятнадцати-шестнадцати, не могут принять Мыслящего. Для Десантников это неожиданность, однако они уже придумали, как исправить положение. У них есть такие штуки, излучатели, от которых все растет страшно быстро. Все живое. В корабле, внутри, есть такой излучатель, и если я зайду внутрь, то за несколько часов вырасту на несколько месяцев. Это будет первой пробой, а потом они меня дорастят и до шестнадцати лет.

Я видел, он врет про излучатель. Я сказал:

— Не пойду. Не хочу.

— Но почему, скажи?

— Я вас ненавижу.

Он стал объяснять снова. Говорил, что вся Земля станет счастливой и здоровой, что люди будут жить до трехсот лет, и не будет войн, и у всех будут летательные аппараты и механические слуги, и все дети будут вырастать до взрослого за несколько месяцев. Он сказал:

— Вот какие будут замечательные достижения! И учти, Алеша: корабль стартует, а ты будешь внутри и сможешь смотреть через иллюминатор. Неплохо, а?

Теперь он говорил искренне, и я едва не попался — посмотрел на корабль и представил себе, как он поднимается, а я внутри не хуже Гагарина. А Квадрат уже вынул из кармана плоскую зеленую коробку.

Я сразу очнулся и отскочил. Он поднялся и сказал очень нервно:

— Уговоры кончены! Пять минут даю на размышления! Через пять минут включаю лучемет, и ты станешь маленькой кучкой пепла. Придется так поступить — ты слушал переговоры штаба. Падешь жертвой, очень жаль…

Было видно, что Квадрат не врет, что ему жаль меня. У него печально оттопырились губы, но я крикнул:

— Врете! Все врете! В иллюминатор, да? Сами говорили, там одни кристаллы и больше ничего, там и кабины нет!

Он сказал с фальшивой бодростью:

— Как ты соображаешь, Лешик! Прекрасно соображаешь! Кабины, конечно, в корабле нет. Ты будешь Мыслящим, а твое зрение подключим к иллюминатору.

Мне стало так жутко, как ни разу еще не было за этот страшный день. Он хотел меня превратить в кристалл? Меня! МЕНЯ! Я стал пятиться, не спуская с него глаз. Запинаясь от ужаса, пробормотал:

— Почему — меня?

— Тебя выбрали, потому что ты знаешь все необходимое. И у тебя хорошая психика.

Я молча прыгнул в сторону, и тогда корабль ударил меня лучом. Это был не боевой луч, а слепящий, как горячая вода в глаза. Я вскрикнул и вслепую бросился направо, к проходу, под защиту откоса, и на четвереньках полез вверх, цеплялся за кусты. Скатился, налетел на упругую стенку защитного поля, оно отбросило меня, я перевернулся через голову, и Квадрат схватил меня, но при этом уронил коробку. Я стал рваться, сначала вслепую, потом стал что-то видеть, а Десантник никак не мог освободить руку и подобрать «посредник». Я рвался и смутно слышал, что он меня еще уговаривает:

— Детская солидарность… Все дети мечтают вырасти… ты их предаешь… не хочешь им помочь вырасти…

Я быстро терял силы. Он повернул меня на бок, прижал, освободил правую руку и зашарил по откосу, подбираясь к «посреднику». Выдрал пучок мха, отшвырнул его, поймал коробку и опять выпустил, когда я ударил его головой, — при этом из брючного кармана выскочил пистолет с прилепленным к нему микрофоном.

Десантник покосился на него и схватил рукой «посредник», лежащий рядом. Прижал меня коленом, освободил вторую руку, а я извернулся и поймал пистолет за рукоятку, боком. И в тот момент, когда Десантник поднялся на колени и нацелился на меня зеленой коробкой, я попал большим пальцем в скобу и нажал спуск.

Это был боевой пистолет, я узнал его. Макаровский, из тира. Полутонный удар его пули бросил Сурена Давидовича на бок. Он лежал в спаленной, тлеющей куртке, как мертвый, и вдруг отчетливо проговорил:

— Лешик… отсюда уходи. Бегом…

Инструкция

Степан добрался к высоковольтной линии ровно в пять часов дня — по часам Вячеслава Борисовича. Большую часть пути он пробирался низом, по оврагу. Потерял платок и едва разыскал его в кустарнике. Он все думал, догадается ли Вячеслав Борисович воспользоваться «посредником» и разгипнотизировать своих сотрудников? Насчет «вишенок» он понимал не слишком ясно и называл все это дело гипнозом.